приближения к другим идеалам, так как она насколько возможно сокращает ограничения, накладываемые на индивида. Это касается приближения к таким идеалам, как любовь, семья, искусство, религиозная жизнь, всеобщее социальное благополучие, всеобщее культурное развитие и многие другие. Когда отпадают внешние препятствия и помехи, индивид должен лично отвечать за выбор дальнейших идеалов и приоритетов, к которым он стремится. Тем самым демократия открывает большие возможности, но, как всякая свобода, несет с собой опасности: а именно риск все извратить.
Мы слишком часто забываем, что не только демократия, но и создание единой Европы является идеалом, на осуществление которого были затрачены огромная энергия и энтузиазм. Смею утверждать, что демократия никогда не имела таких возможностей, таких великолепных перспектив. Является ли Европа сегодня тем идеалом, в который можно поверить, и как выглядит этот идеал? Обычно его описывают как некую совокупность таких понятий, как свобода, индивидуализм, право на участие в принятии решений, равенство шансов, права человека, знания, наука и направленное на пользу человеку применение ее результатов. Благосостояние считается предпосылкой для развития в этом направлении. Но теми же самыми признаками характеризуется и демократия. Является ли Европа идеалом, идентичным демократии, а именно парламентарной демократии западного образца?
Разумеется, следует проводить различие между географически ограниченным европейским пространством от Атлантики до Урала и совокупностью представлений об идеале, стремление к которому представляет собой некий образ жизни. Европа, которая характеризуется общим образом жизни, за последние несколько десятилетий расширилась, она простирается ныне на запад до США и на восток через всю Россию, глубоко проникая
- 198 -
в азиатское пространство. Европейская наука, техника, медицина, европейская цивилизация распространяются во всём мире, и а наши дни сферы влияния обеих половин Европы - «политического» Запада и «политического» Востока — граничат друг с другом и в Восточной Азии, и в Африке. Что же осталось от самой Европы, от её специфики? Как изменилась Европа под влиянием своей огромной экспансии? Европейское влияние в Третьем мире на поверку оказалось довольно проблематичным. Сегодня многие остерегаются говорить об идеале Европы.
Социолог и синолог Карл А. Виттфогель, уроженец Германии, который был активным коммунистом, позже эмигрировал в Америку и приобрел известность жесткой критикой тоталитарных систем, опубликовал в Нью-Йорке книгу «Восточная деспотия». Он выдвинул тезис, согласно которому основоположники тоталитарных государств, прежде всего Маркс и Ленин, но также и Муссолини, и Гитлер, сознательно или подсознательно опирались на основные структуры восточных деспотий — такие же, как в древнем Египте, Шумере, Ассирии, Индии, Китае.
Встав на такую точку зрения и не утруждая себя тщательным дифференцированием, можно прийти к выводу, что успех тоталитарных систем означает выдвижение на первый план Азии, и, следовательно, в современной политической ситуации граница Европы соответствует «политическому» Западу. Там, где кончается западная демократия, там якобы начинается Азия, Африка, во всяком случае неевропейская сфера.
Такая постановка вопроса опирается на традиционное представление о прогрессе, имеющем направленность с Запада на Восток. Многие интеллектуалы в Париже и Лондоне полагают, что собственно граница европейской культуры — в этом случае она называется цивилизацией — еще и сегодня проходит по Рейну, который римляне называли пределом, рубежом. На этой часто даже неосознанной предпосылке строятся дальнейшие рассуждения. О том, например, что к востоку от Рейна располагаются западные колонии или варварские страны, причем это находит подтверждение и в нашем столетии: достаточно вспомнить о восторженных массах, поддерживающих Гитлера. За «рубежом», согласно этому воззрению, начинается зона, проникающая глубоко в
- 199 -
Азию, где только и возможны нацистские концлагеря, уничтожение евреев в газовых камерах и ГУЛАГи.
Опасность такой оценки своего народа как лучшего сорта человечества заключается в скрытом интеллектуальном расизме, который может привести только к новой катастрофе. Правда, в отношении ФРГ и Австрии этот подход как будто бы утратил свою остроту. Но какое же суждение выносится о странах «политического Востока»? Не менее упрощенным и опасным представляется подход, согласно которому эти страны считаются изначально склонными к азиатским формам государственности.Два европейских идеала определяют мировую политику
Мы слишком часто забываем, что не только демократия, но и создание единой Европы является идеалом, на осуществление которого были затрачены огромная энергия и энтузиазм. Смею утверждать, что демократия никогда не имела таких возможностей, таких великолепных перспектив. Является ли Европа сегодня тем идеалом, в который можно поверить, и как выглядит этот идеал? Обычно его описывают как некую совокупность таких понятий, как свобода, индивидуализм, право на участие в принятии решений, равенство шансов, права человека, знания, наука и направленное на пользу человеку применение ее результатов. Благосостояние считается предпосылкой для развития в этом направлении. Но теми же самыми признаками характеризуется и демократия. Является ли Европа идеалом, идентичным демократии, а именно парламентарной демократии западного образца?
Разумеется, следует проводить различие между географически ограниченным европейским пространством от Атлантики до Урала и совокупностью представлений об идеале, стремление к которому представляет собой некий образ жизни. Европа, которая характеризуется общим образом жизни, за последние несколько десятилетий расширилась, она простирается ныне на запад до США и на восток через всю Россию, глубоко проникая
- 198 -
в азиатское пространство. Европейская наука, техника, медицина, европейская цивилизация распространяются во всём мире, и а наши дни сферы влияния обеих половин Европы - «политического» Запада и «политического» Востока — граничат друг с другом и в Восточной Азии, и в Африке. Что же осталось от самой Европы, от её специфики? Как изменилась Европа под влиянием своей огромной экспансии? Европейское влияние в Третьем мире на поверку оказалось довольно проблематичным. Сегодня многие остерегаются говорить об идеале Европы.
Социолог и синолог Карл А. Виттфогель, уроженец Германии, который был активным коммунистом, позже эмигрировал в Америку и приобрел известность жесткой критикой тоталитарных систем, опубликовал в Нью-Йорке книгу «Восточная деспотия». Он выдвинул тезис, согласно которому основоположники тоталитарных государств, прежде всего Маркс и Ленин, но также и Муссолини, и Гитлер, сознательно или подсознательно опирались на основные структуры восточных деспотий — такие же, как в древнем Египте, Шумере, Ассирии, Индии, Китае.
Встав на такую точку зрения и не утруждая себя тщательным дифференцированием, можно прийти к выводу, что успех тоталитарных систем означает выдвижение на первый план Азии, и, следовательно, в современной политической ситуации граница Европы соответствует «политическому» Западу. Там, где кончается западная демократия, там якобы начинается Азия, Африка, во всяком случае неевропейская сфера.
Такая постановка вопроса опирается на традиционное представление о прогрессе, имеющем направленность с Запада на Восток. Многие интеллектуалы в Париже и Лондоне полагают, что собственно граница европейской культуры — в этом случае она называется цивилизацией — еще и сегодня проходит по Рейну, который римляне называли пределом, рубежом. На этой часто даже неосознанной предпосылке строятся дальнейшие рассуждения. О том, например, что к востоку от Рейна располагаются западные колонии или варварские страны, причем это находит подтверждение и в нашем столетии: достаточно вспомнить о восторженных массах, поддерживающих Гитлера. За «рубежом», согласно этому воззрению, начинается зона, проникающая глубоко в
- 199 -
Азию, где только и возможны нацистские концлагеря, уничтожение евреев в газовых камерах и ГУЛАГи.
Исторические судьбы народов этих стран — как чехов, словаков, венгров, поляков, румын, словенцев, хорватов, сербов, болгар, так и русских и украинцев — ужасающе трагичны. Народы эти никогда не проявляли симпатий к азиатским завоевателям, но не всегда умели противостоять им из-за своего географического положения, военной слабости или безразличия со стороны Запада. Монголы и турки столетиями оккупировали их территории.
Возникает весьма существенный вопрос: всегда ли европейские традиции были столь уж демократическими? Увы, на него не так-то легко дать положительный ответ. Дело в том, что афинская демократия при Перикле была островом, который служил примером лишь для немногих. К тому же часто забывают, что античные демократии были рабовладельческими государствами и демократическая свобода была привилегией только полноправных граждан.
Демократической традиции, которой мы так дорожим и которой снова и снова угрожают опасности, противостояла традиция Спарты. Спарта тоже была Грецией, была Европой и внесла — о чем часто забывают — существенный вклад в развитие греческого искусства, особенно на ранней фазе.
В наши дни тяжело читать о бесчеловечной диктатуре, о замкнутости государства даже в мирные времена (жители не получали разрешения на выезд из страны, так как власти опасались иностранных влияний), о том, что обычная жизнь строилась, как в казарме с постоянной военной службой, о расистских идеях выведения породы закаленных воинов, о запретах на частную семейную жизнь, о том, что детей отбирали у родителей для воспитания в общественных учреждениях. Но разве Платон
- 200 -
в своем «Государстве» не одобрил этой модели? А ведь высокий интеллектуальный уровень его личности сообщил ей в глазах многих опасную притягательность. Тойнби в своей работе «Ход мировой истории» (раздел «Рост и культуры») указывает, что эпоха эллинизма создала много сотен полисов по образцу Спарты и в соответствии с идеями Платона, хотя в смягченной форме. Тойнби пишет: «В утопиях Платона и Аристотеле (имеются в виду «Законы» и «Государство» Платона и две последние книги «Политики» Аристотеля) целью является не счастье индивида, но стабильность общественной жизни. Платон считает, что поэтов следовало бы изгонять по распоряжению спартанского эфора, и защищает всеобщуюцензуру...»
Трудно отрицать европейскость государственного строя Спарты и идей столь значительных мыслителей, как Платон и Аристотель, чьи произведения оказали огромное влияние на культуру Европы, хотя их политические представления и противоречат нашим сегодняшним понятиям о демократии.
Карл Поппер в своем труде «Открытое общество и его враги» убедительно критикует учение Платона о государстве. Но никто не сможет отрицать, что государственная форма Спарты и выведенные из нее проекты Платона, а также некоторые весьма близкие к нему выкладки Аристотеля принадлежат к старой европейской традиции, которую приходится принимать всерьез.
Кровавая история Европы также свидетельствует о том, что демократическая традиция была здесь редкостью, хотя мы на Западе не любим об этом слушать. В истории Европы, кроме самого последнего времени, преобладала, к сожалению, традиция олигархической спар-танской диктатуры. Ее влияние можно проследить вплоть до монархий и диктатур XIX и XX веков. Неудивительно, что та же традиция преобладала и в коммунистических государствах, находившихся под влиянием Советского Союза.
Афины и Спарта были, как известно, долгое время непримиримыми политическими противниками, хотя самый влиятельный из апологетов спартанской государственности, великий Платон, родился в Афинах и жил в Афинах, а отнюдь не в Спарте. Разве в наши дни нет поразительных параллелей этому обстоятельству? Оба антагониста нашей эпохи — демократия и дикта-
- 201 -
тура - присутствуют в европейском, прошлом с очень раннего времени. И та и другая притязают на идеалы, и та и другая могут сослаться на великие авторитеты в области философии и политической мысли.
Надежным критерием может служить уже сама идеологическая программа. Идеология коммунизма подразумевает обещание его осуществления в действительности. Идеал демократии более осторожен. Он включает в себя дифференцированные механизмы, из коих явствует, что к этому идеалу можно приближаться только медленно, с неизбежными ошибками, каждый раз рассматривая возникающие проблемы с различных сторон, путем выборов, через парламент, депутатов, комитеты, и что полное осуществление этого идеала никогда не будет достигнуто.
Самоуверенное провозглашение абсолютной осуществимости идеала — это сигнал тревоги, знак опасного извращения. Тон коммунистической пропаганды, которая в течение многих десятилетий претендовала на всеведение, коммунистическая теория с ее непоколебимой уверенностью в победе коммунизма вполне соответствует вытекающим отсюда политическим реалиям: границам, забаррикадированным каменными стенами и колючей проволокой, чтобы большая часть населения не смогла сбежать.
Обе европейские традиции — традиция афинской демократии и традиция спартанской диктатуры — сформировали мировую историю, и в наши дни они влияют на историю более, чем когда-либо. Обе они ориентировались и ориентируются на идеалы. Но чтобы судить о них, имеются надежные критерии. Самым важным критерием является сравнение результатов здесь и там. Другим критерием, который может служить своевременным предостережением, является претензия коммунистического идеала на абсолют. Государства «реального социализма» служили примером того, как далеко можно уйти от реальности, если самонадеянно — слово очень точное - путать её с идеалом.
Традиционная греческая и европейская гражданская война снова проявилась в течение нашего столетия, и на этот раз - в мировом масштабе. Один из её главных мотивов, борьба между демократией и тоталитаризмом, теперь, как и прежде, определяет ход событий, но всё же в наши дни возникла особая, непредставимая прежде
- 202 -
ситуация. Она была создана европейской наукой и техникой.
С момента окончания второй мировой войны атомный пат предотвращает третью мировую войну, которая давно бы разразилась, 6удь в распоряжении у человечества только обычные виды вооружений. Стратегии вооружений устрашающи, но их все же легче выносить, чем реальную катастрофу.
В своей книге «Так называемое зло» Конрад Лоренц исходит из основополагающего наблюдения, что человеку с его слабыми руками не дано природой инстинкта, предохраняющего от умерщвления себе подобных. Таким инстинктом одарены только животные, которых природа снабдила эффективными естественными орудиями нападения, и этот инстинкт удерживает животных от уничтожения собственного вида. По необъяснимым причинам человек оказался в состоянии создать искусственное оружие чудовищной разрушительной силы и обойти закон природы. Лоренц считает, и я упоминаю об этом в книге «Нигилизм сегодня», что шимпанзе с дубинкой — это просто пугающий плод воображения, а человек с атомной бомбой — чудовищный катастрофический факт. Правда, Лоренц добавляет нечто решающее: человек знает об этом. Он сознает опасность.
Возможно, природа все-таки не бросила человека на произвол судьбы, когда не позволила ему инстинктивно блокировать свою агрессивность по отношению к собственному виду. И если его ответственности, его чувства гуманности, его морали недостаточно, чтобы включить рефлексы торможения при убийстве себе подобных, то его неудержимое мышление поставило перед ним с предельной жестокостью этот результат: если я нажму, выстрел попадет в меня. Мы все сегодня находимся в состоянии смертельной опасности, которую создали политики и физики не только для всего остального человечества, но и для самих себя. Можно подумать, что природа таким образом в последний момент исправила свое упущение, даровав человечеству страх самоуничтожения.
Но куда же делись идеалы? Идеалы объединенной Европы, мирного прогресса, демократии, гуманизации мира? Благодаря глобальному распространению европейской технической цивилизации, которая кажется притягательной почти всем людям, даже в самых отдаленных регионах, влияние Европы во всем мире возросло, как
- 203 -
никогда прежде в истории, но это влияние неконтролируемо и более неуправляемо. Оно вырвало все народы Земли из их традиций и втянуло в динамический процесс развития, исход которого невозможно предвидеть.
Культурные ценности, относящиеся к этой цивилизации, в значительной степени преданы забвению, даже в самой Европе. Их необходимо осознать заново и использовать в их нынешних возможностях. Идеал «Европа» во всех своих аспектах в наши дни актуальнее, чем когда-либо.
История и будущее
В наши дни в сфере европейской культуры заметно возрос интерес к прошлому. Книги по истории издаются массовыми тиражами, исторические кинофильмы пользуются все большей симпатией зрителей. Из-за возросшего числа посетителей музеи испытывают неожиданные трудности. Все чаще устраиваемые исторические выставки переполнены, старые здания и площади интенсивно реставрируются.
Это обращение к истории можно наблюдать как на Западе, так и на Востоке Европы, и оно, похоже, еще и подогревается многообразной конкуренцией. После второй мировой войны разрушенные города на Западе и на Востоке восстанавливались поначалу простейшими средствами и на скорую руку, без учета эстетических требований. И это вполне понятно. Восстановление Старого Мяста в Варшаве, которое было сооружено заново по старым документам и планам, даже по картинам Кана-летто, было исключением. Точно так же было исключением исторически достоверное восстановление части Мюнстера.
Позже в Италии, Франции, ФРГ и Австрии были безупречно реставрированы многочисленные памятники архитектуры. Большинство западных государств уже_ сточили свои законы об охране памятников; дотации, выплачиваемые государством, часто приводили к тому, что владельцы реставрировали в их прежнем виде наспех восстановленные после войны здания, хотя бы речь шла всего лишь о сооружении заново старых фасадов.
- 204 -
Хотя руководители коммунистических государств благодаря идеологизированности их политической системы, знали о том, что интеллектуалы, писатели и представители гуманитарных наук в значительной степени влияют на формирование общественного мнения, однако это существующее со времен Маркса знание прилагалось к непосредственно ближайшим целям. «Социалистический реализм» занимался созданием образцового «положительного героя» в настоящем и будущем, а если речь заходила о прошлом, то оно сводилось к славному построению социализма и его героическим победам, прежде всего над Гитлером и «фашизмом».
В западных демократических странах после войны снова оживился традиционный европейский гуманизм: чудовищные события военных лет поставили во всей остроте экзистенциальные вопросы, произошло, пусть ненадолго, возвращение к гуманистическому и христианскому содержанию нашей культуры. Эта фаза осмысления выхода из беспамятства была вскоре перекрыта потрясающими успехами экономического роста. А затем последовала отмена гуманитарного образования в школах и университетах, все более решительный поворот в сторону профессиональной подготовки. В 60-х годах никто не ожидал, что демократическое развитие к концу 70-х вызовет такое изменение в общественном сознании. Какие мотивы вызвали музейный бум после стольких десятилетий, когда директора музеев только и жаловались на зияющую пустоту в залах?
Трудный роман Умберто Эко «Имя Розы», действие которого происходит в средневековом монастыре, а герои предаются глубоким теологическим размышлениям, стал бестселлером во всех западных странах. Но ведь до того он десять лет пылился на полках книжных магазинов, привлекая внимание разве что очень немногих ценителей. Даже телевидение, впрочем всегда благосклонное к сентиментальным историческим сериалам, поразительно часто стало обращаться к темам прошлого. Повсюду возрос интерес к истории, к документальным свидетельствам древних форм жизни, мышления и миро-восприятия, к памятникам архитектуры, изобразительно-го искусства, музыке и литературе. Этот интерес нельзя игнорировать. Но откуда он возник?
Никто не сможет отрицать, что никогда прежде в рас-поряжении людей не не было такого количества инфор-
- 205 -
мации, и отнюдь не только информации о текущих событиях. Никогда еще не существовало такого количества великолепных книг, обобщающих результаты научного исследования всех эпох прошлого. Стало возможным выбирать между строгим научным изложением и легким чтением на исторические темы, причем многие увлекательные книги вышли большими тиражами в дешевых карманных изданиях. Ни один из ученых знаменитой библиотеки в Александрии не мог и мечтать о таком книжном богатстве, которое существует в наши дни.Бесчисленное множество крупных библиотек бесплатно открыто для читателей. Посетители музеев и культурных памятников приобретают и изучают на месте высокопрофессиональную специальную литературу.
Великое множество книг по искусству благодаря иллюстрациям и тексту информируют о различных эпохах и стилях и доставляют эстетические впечатления, выступая в роли «воображаемого музея» (Мальро). Великолепно выполненные репродукции позволяют за небольшие деньги устроить у себя дома целый частный музей, развесив картины на стенах или храня их в папках. Такие музеи репродукций подготавливают владельца к восприятию оригиналов и позволяют внимательно изучать детали и нюансы.
Доступность грампластинок, кассет и видеолент создала возможность в любой момент устроить дома концерт, по многу раз слушать и сравнивать самых лучших дирижеров, выбирая себе по душе оркестры и певцов. Тот, кто пожелает, может, не покидая своей квартиры, без особых трудностей и финансовых затрат посвятить свои вечера, дни и недели какой-либо одной исторической эпохе — читать о ней, слушать в записях чтецов ее поэзию, рассматривать ее картины, слушать ее музыку.
Несмотря на стандартизацию и поверхностность учебных планов в школах и университетах, именно технические достижения нашей цивилизации создали противоположную тенденцию, чего никто не ожидал. И в этом тоже находит свое подтверждение вывод, что человек не всегда так плох, как многие думают. Однако его чрезвычайно отрицательным свойством является то, что преимущества своей ситуации и каждый позитивный поворот в пределах кратчайшего периода времени он воспринимает как нечто само собой разумеющееся. А
- 206 -
если он привык к своим преимуществам с детства, он их вообще не замечает.
В книге «Время и общественные отношения» Герман Люббе очень проницательно замечает: «Благодаря нашим стараниям удержать прошлое, мы компенсируем гнетущий нас комплекс утраты доверия, который всё разрастается по мере динамической эволюции цивилизации. О нашем будущем мы знаем только то, что всякая современность будет изменяться в нём всё быстрее. Стремясь осовременить прошлое, мы компенсируем объективно нарастающую скорость, с которой это прошлое удаляется от нас в нашей динамической цивилизации».
Эта попытка сохранить или восстановить или создать психическое равновесие путем сохранения или даже воссоздания прошлого понятна и может оказаться полезной если предпринимать ее добросовестно и честно. Иначе возникает опасность оказаться на сцене, полной проецированных в прошлое иллюзий, повернуться спиной к своим проблемам и предаться грезам самообмана.
Изучение истории говорит нам о том, что периоды мира бывали редкими, что о безопасности на улицах, освещении, безопасности путешествий, возможности учиться многие поколения только мечтали и что нынешний комфорт в определенном отношении ставит любого работающего, а кое-кого и из безработных в привилегированное положение, например, по сравнению с Королем-Солнцем — ведь у него не было ни телевизора, ни радио, ни телефона, ни моторизованных средств передвижения. Даже короткий взгляд назад позволяет нам представить, чем мы сегодня располагаем и о сколь многом забываем, потому что оно кажется нам таким же естественным, как воздух, которым мы дышим.
Явный интерес к прошлому, наблюдаемый в наше время, объясняется, конечно, тем обстоятельством, что современность ощущается нами как гнетущая, неудовлетворительная, даже безнадежная эпоха. Без сомнения, амбициозное увлечение историей и исследование прежних форм жизни для многих являются проявлением эскапизма, стремления к уходу от реальности, но это эскапизм поразительно высокого уровня. Если в течение десятилетий объявляется конец света, растет потребность в другой тематике.
Идеалы, от которых мы сегодня, кажется, далеки, как никогда, - это мир, безопасность, укрытость, покой,
- 207 -
здоровое окружение. Люди стремились к ним и в прежние века, но не смогли обрести. Результат великого экскурса в историю заключается в постижении того, что мир древних египтян, ассирийцев, греков, римлян, жителей Каролингской империи, блестящие эпохи Франции, монархия императора Франца Иосифа для непривилегированных, а часто и для привилегированных, были временами неудобными и опасными, если не из-за войн, то из-за эпидемий, из-за бесчисленных болезней, которые забыты нами, так что мы подчас не помним даже их названий.
Подавляющее большинство людей постоянно страдали от бедности и голода так же, как в наши дни страдают от них люди в некоторых развивающихся странах Африки и Азии. Рабочий день продолжался обычно шестнадцать часов, выходных и досуга почти не было. О страховании по старости и по болезни никто и не помышлял, социальные условия, бесправие тех, кто физическим трудом зарабатывал себе на хлеб, для нашего времени непредставимы, хотя бесчисленные исследования, книги, экспозиции и пытаются сделать наглядной и эту сторону прошлого. О таких фактах забывать не следует.
Чему же может научить нас правильно понятое рассмотрение истории? Оно приближает нас к идеалу познания. Мы отправляемся в путь, чтобы найти лучший мир, и лучше узнаем наш собственный. Не много найдется людей, которые, будучи всерьез поставлены перед выбором, поменяли бы нашу цивилизацию на какую-нибудь более раннюю эпоху.
С большого временного расстояния можно реалистично оценить и исторические факты. Если при завоевании древних культурных городов в Вавилоне, Ассирии, Израиле все население в несколько десятков или сотен тысяч жителей уничтожалось физически или уводилось в рабство, то суждения о том, что испытывали эти люди, не отличаются большим разнообразием.
Афоризм Г. Дж. Уэллса «История — это обращенное назад пророчество» справедливо лишь там, где постулируется абсолютная субъективность, где сознательно или бессознательно из исторических элементов, мизансцен и декораций конструируется обманчивый, как греза, идеал. Опасность таких инсценировок в том, что игра
- 208 -
и действительность становятся неотличимы друг от друга и это мешает серьезному познанию.
Неужто на уроках истории никто ничему не научился? Цинизм такого утверждения становится очевидным как раз при реалистическом подходе к прошлому. Да если бы мы прожили хотя бы один день так, как жило преобладающее большинство людей в Европе прошлых столетий, мы бы думали на этот счет совершенно иначе. Приведу лишь один конкретный пример из недавнего прошлого, хотя я уже приводил его прежде. Если после первой мировой войны державы-победительницы наложили на побежденных жестокие репарации и тем самым ввергли их и себя в потрясший мир экономический кризис, то после второй мировой войны они повели себя совершенно иначе. Стало понятно, что тот экономический кризис послужил поводом к возвышению Гитлера и явился причиной второй мировой войны. С помощью плана Маршалла после окончания второй мировой войны экономика в демократической Европе была восстановлена, и вместо голода, безработицы, политической нестабильности произошло так называемое экономическое чудо.
Тот кто изучая историю, мыслит конкретно, извлекает из этого конкретную выгоду; он согласится с Ясперсом который в своей работе «О происхождении и цели истории», касаясь вопроса о смысле исторических процессов, писал: «Чему я принадлежу, ради чего живу, я узнаю только в зеркале истории».
Опыт истории призван помочь нам умерить наши нынешние эмоции. Во всяком случае, принцпиальная дистанцированность по отношению к нашему времени полезна, чтобы судить о собственных страхах, дела не настолько хороши, как все ещё пытаются убедить нас некоторые записные апологеты прогресса, но мы не живем и в том аду, который видят кругом разочарованные верующие в прогресс. Сколько миллиардов людей уже прожили свое на этой Земле? История вынуждает нас задуматься над этим и с осторожностью делать выводы о том сколь много и сколь мало мы сами на ней значим.
Одновременно с возрастанием интереса к прошлому мы обнаруживаем и симптомы обострения интереса к будущему. Это относится не только к политическим, но и к научным и к литературным прогнозам. Книги о науч-
Комментариев нет:
Отправить комментарий